Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

В том же году у Екатерины появилась союзница в борьбе «с туманной завесой бессмыслицы»: курляндская писательница-сентименталист Элиза фон дер Реке в статье, опубликованной в Berlinische Monatsschrift и выпущенной впоследствии Николаи отдельным изданием, призналась в былой приверженности Калиостро, с тем большей убедительностью разоблачив его обман[579]. Екатерина приветствовала ее, посетовав на то, «что в конце восемнадцатого века начали распространяться мнения, признававшиеся ошибочными и противоречащими здравому смыслу на протяжении тысячелетий», и что «клика обманщиков снова набирает силу, увеличивая число обманутых»[580]. Авторитет обеих писательниц только вырос, когда в Berlinische Monatsschrift оказалось опубликованным и это письмо, отлично встроившееся в просвещенческую стратегию обоих издателей журнала – Фридриха Гедике и Иоганна Эриха Бистера[581]. Переписка двух писательниц продолжалась, хотя и с перерывами. От Екатерины, по обыкновению, последовало приглашение приехать в Петербург, однако настоящая дружба между ними так и не сложилась – не случайно Элиза фон дер Реке медлила с приездом до 1795 года. Екатерине определенно импонировала еще одна женщина, оставившая в молодости уважаемого всеми мужа – в отличие от графини Бентинк, уже имея ребенка, – дорожившая, несмотря на ухаживания многочисленных кавалеров, своей независимостью и игравшая при этом роль в литературной коммуникации в Германии. Хотя Элиза фон дер Реке снискала уважение благодаря публичности своей переписки с императрицей, обе стороны сохраняли дистанцию: когда в 1779 году сводная сестра Элизы Доротея вышла замуж за курляндского герцога Петра Бирона, писательница, будучи патриоткой Курляндии, выступила против «русской партии» в герцогстве, ратуя за его автономию. Несмотря на то что в своих дневниках Элиза всегда отзывалась о Екатерине с уважением, обвиняя в экспансионистских настроениях окружение императрицы, в Петербург она приехала лишь в 1795 году, когда Курляндия утратила свою независимость. Однако во имя своей собственной независимости Элиза с благодарностью приняла в пожизненное пользование одно из принадлежавших российской короне поместий в Курляндии[582].

По отдельным высказываниям в письмах 1780-х годов можно судить о предпочтениях Екатерины среди современных ей немецких романов и высокой оценке, которую она давала романам сатирическим. До сих пор ее интерес к этому роду литературы, хотя о нем и было известно, не становился предметом исследования, тем более что эти романы не признавались историей литературы, ориентированной на «классиков» и историю идей. Сатирические романы считались литературой несерьезной, в лучшем случае – первыми образцами развлекательной литературы – в отличие от искусно, на высоком уровне выполненных романов, например философического, политического или дидактического содержания, – для которых только и нашлось место в истории немецкой литературы. Лишь современное литературоведение, последние пятьдесят лет открыто заявляющее о себе с позиций социальной истории, стало исследовать немецкие сатирические романы второй половины XVIII века, признав их как специфический жанр немецкой литературы периода позднего Просвещения[583].

Романы, написанные по образцу английских, приобрели популярность в Германии лишь с начала 1770-х годов. Поэтому может показаться, что Екатерина, открыв для себя новое увлечение, могла без труда нагнать упущенное. Однако эта волна нахлынула с такой силой, что уже к 1780 году достигла своей вершины[584]. Каждый последующий год устанавливались новые рекорды: с 1772 по 1796 год по указателям одной только Всеобщей немецкой библиотеки прослеживается около 6 тысяч названий, включая переводы[585]. Учитывая такой объем материала, Екатерина нуждалась в компетентных консультациях, и она получала их – главным образом у Гримма и Николаи. Поскольку ко всему, за что императрица бралась, она подходила основательно, сначала она читала те романы, на которые обратила внимание с запозданием, однако все больше попадало в ее руки новых изданий. Екатерина прочитала роман Борода клинышком Иоганна Готлиба Шуммеля[586], в котором высмеивались школьные опыты Базедова, Историю абдеритов Христофа Мартина Виланда[587], Историю фрейлейн фон Штернхейм Софи де Ларош[588] и пародию Иоганна Карла фон Музеуса на Лафатера Физиогномические поездки[589]. Едва познакомившись с немецкими авторами, императрица уже объявляла об упадке французской литературы со смертью Вольтера в 1778 году: «С тех пор, как умер мой мэтр, эти бедные люди [французы. – К.Ш.] не могут похвастаться ни одной книжкой, которая могла бы сравниться с ними»[590].